Книга Моссад. Тайная война  - Леонид Млечин

— Господин Эдер тоже себя плохо чувствует, — сказал Мариссель. — Я дал ему успокоительное. А то у него видения начались, — добавил он с улыбкой.

Гебхард заинтересованно поднял голову.

— И у него тоже?

Он пошел вперед. Потом остановился.

— Берфельде на всякий случай полицию вызвал. Может, попросить полицейского и к вам заглянуть — потолковать насчет видений?

Эдер проснулся к вечеру. Он выглядел отдохнувшим, на щеках появился слабый румянец. Мариссель пересказал ему разговор с Гебхардом.

— Выходит, ваше предположение не подтвердилось. Племянница Берфельде меньше всего выиграла от смерти свекрови.

Они поужинали и перебрались к камину. Но в этот вечер Эдер не был расположен к разговору. Дотянув кое-как до одиннадцати, они разошлись по спальням.

Мариссель проснулся от шума внизу. Стучали в дверь. Он посмотрел на часы: пять часов. Опять что-то случилось?

Он оделся и спустился вниз. В комнате сидели — помимо хозяина — следователь Вессель и доктор Гебхард. За стеклянной дверью маячили фигуры полицейских.

— Хорошо, что вы спустились, — сказал следователь. — Присоединяйтесь к нам: есть тема для беседы, равно интересной всем.

Следователь был хмурый и злой, но не потому, что ему не удалось поспать.

— Только что убит доктор Берфельде, — объяснил Гебхард.

У него был такой вид, словно он вообще не ложился в эту ночь. Костюм из дорогого материала превратился в тряпку. Глядя на него, Мариссель подумал, что Гебхард просто пьян.

— Как это произошло? — спросил Эдер.

Гебхард посмотрел на следователя, тот кивнул.

— Доктор Берфельде позвонил мне примерно в начале второго. Я только вернулся и начал раздеваться. Он был очень встревожен, просил меня немедленно приехать. Но я не предполагал, что ему понадобится такого рода помощь. Я знал, что у его дома дежурит полицейский. Племянница приезжала к нему вечером, очень нервная барышня. Он дополнительно расстроился. Я вывел машину из гаража и поехал…

— Рассказывайте все, что вы видели, — подбодрил его следователь. — У меня нет оснований что-то скрывать от этих господ.

Гебхард кивнул и продолжал:

— Полицейского я не увидел. Дверь была открыта. Это не похоже на Берфельде. Он тщательно запирал двери и окна. Даже летом. Доктор лежал на полу. Вид его был ужасен. Вероятно, концентрация яда была недостаточной. Он мучился перед смертью. Недолго, но мучился. Рядом с телом лежал расколовшийся стакан. В доме никого не было. Но потом я заметил чьи-то следы на ковре и позвонил в полицию.

— Я дополню картину, — сказал следователь, — хотя это выходит за рамки моих служебных обязанностей. Берфельде не отравился. Судя по всему, это хладнокровно совершенное преступление. Полицейского ударили по голове камнем и связали. На осколках стакана остались отпечатки пальцев, я отправил их в Кельн. Судя по всему, преступник заставил доктора Берфельде выпить яд. Так что это лишь инсценировка самоубийства.

Следователь повернулся к Эдеру:

— Я не случайно приехал сразу к вам. Какое видение явилось вам вчера во время похорон?

Мариссель пожалел о своей откровенности. Наверное, не стоило пересказывать доктору Гебхарду разговор с Эдером. Он может обидеться, хотя в тот момент Мариссель не придал значения словам о «видении» и заговорил о нем с Гебхардом в шутку.

Но Эдер даже и не посмотрел в сторону Марисселя. Он ничего не собирался скрывать.

— Мне показалось, господин следователь, что в церкви и позднее на кладбище я видел человека, который перед войной работал в детском приюте Ахенхоф. Он был столяром, садовником, дворником, словом, занимался всей хозяйственной работой. Прошло столько лет, но я уверен, что это был он, и что он узнал меня. Он очень плохо выглядел. Подумать только, он выглядел как старик. А перед войной был молодым парнем…

— Как его звали? — следователь буквально впился взглядом в Эдера.

— Ганс. Фамилии не знаю. Все называли его по имени. Приятный добродушный парень, но со странностями, малоразвитый. В другом месте, возможно, его бы не стали держать, но приют был католическим, кто-то назвал парня Божьим человеком, и Ганса взяли на работу.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Перед началом войны с Россией, когда приют закрыли, а епископ произнес свою знаменитую речь.

— Вы его больше не встречали? Ничего о нем не слышали? Вспомните, пожалуйста.

— Мы вернулись после войны, и я сказал жене: «Поедем в Ахенхоф, может быть, найдем кого-то из знакомых». Но это была напрасная надежда. Местечко обезлюдело, и никто из прежних обитателей сюда не вернулся. Что произошло с Гансом и всеми, кто работал в приюте, не знаю. Считал, что нацисты разделались с ними.

— Так, — произнес удовлетворенно следователь, — похоже, мы имеем дело с призраком, вернувшимся с того света.

— А что испугало доктора Берфельде? — задал вопрос Эдер. — Почему он попросил защиты у полиции?

— Он сообщил, что его угрожает убить человек, который хочет ему за что-то отомстить, — нехотя рассказал следователь. — У нас не было информации, которая свидетельствовала бы о том, что существует опасность для жизни доктора. Но на всякий случай я прислал полицейского, что не помогло предотвратить преступление.

— Я, честно говоря, сильно сомневаюсь, что ваше видение, господин Эдер, и смерть доктора Берфельде как-то связаны между собой, — упрямо сказал Гебхард. — Что это еще за граф Монте-Кристо? И за что можно мстить врачу? Нет, тут какое-то более тривиальное преступление.

— Там будет видно, — молвил рассеянно следователь. — Сейчас важно найти следы вашего Ганса.

— Архивы приюта не сохранились, — предупредил его Эдер. — В конце войны нацисты все уничтожили.

На следователя пессимизм Эдера не произвел впечатления.

— В нашем бюрократическом государстве, — поучающе поднял палец Вессель, — ничего не пропадает. Надо только уметь искать.

Он закрыл свой портфель и вышел.

— Рюмочку чего-нибудь покрепче? — предложил Эдер доктору Гебхарду.

— Не откажусь. Я должен был участвовать в земельном съезде врачей, выступать, но теперь вынужден все отменить, — пожаловался Гебхард. — Выступление мне сейчас не по силам.

Эдер вернулся с бутылкой французского коньяка и тремя рюмками.

— Я уже забыл, когда Берфельде стал главным врачом?

— По-моему, в сорок седьмом году. Сначала у него были какие-то недоразумения с оккупационными властями.

— Почему? — насторожился Эдер. — Он не служил ни в армии, ни в СС.

— Не знаю, — ответил Гебхард. — Я никогда его не спрашивал. Наверное, напал на слишком рьяного антинациста. Тогда же было настоящее сумасшествие, хватали и виновных, и невиновных.